МОЛИТВЕННОЕ ПРИЗЫВАНИЕ И ПОЧИТАНИЕ СВЯТЫХ

"Будем считать всех ближних членами своими, себя и их членами одного тела Церкви и деятельно любить их как себя. Тогда мы сами будем живыми членами Церкви небесной, и она будет деятельною и скоропослушною нашею помошницею и молитвенницею о душах наших".
Св. праведный Иоанн Кронштадский.


Оторвавшись от “исторической Церкви”, протестантизм вынужден был дать ответ на весьма нелегкий вопрос: почему отсутствие преемственности учения общины не является признаком её сектантской сущности?
В поисках богословского оправдания своей позиции отцы протестантизма размыли эклезиологию до неуловимости, а отрыв от Предания неизбежно привел к культивированию Писания.
Отсутствие исторического пути, а отсюда и христиан, представляющих этот путь, вынудило протестантское богословие выработать ещё одно необходимое (а точнее: неизбежное) отрицание.

Речь пойдёт об отрицании святых как соучастников в жизни Церкви, которая есть союз неба и земли.
Таким образом, отказ от почитания святых основой своей имеет, конечно, прежде всего, отсутствие истории у любой протестантской группировки.
И уже как следствие такого “обрезания” - само понятие о святости и духовно-историческом наследии атрофировалось вполне очевидным образом.
Само памятование о светильниках веры и благочестия не привилось к церковной практике протестантов.

Иначе быть и не могло.
Ведь если бы протестанты привыкли оборачивать свой взор на свою историю с тем, чтобы прославить своих ревнителей святой жизни, то это неизбежно привело бы к ясному созерцанию того, что исторический путь протестантизма прослеживается лишь от XVI века.
И что в глубине веков эта ниточка исповедников плавает слишком мелко. Итак, хотя Писание и говорит: в вечной памяти будет праведник (Пс. 111,6) и память праведника пребудет благословенна (Притч. 10,7), но протестантам от памятования вне-библейских праведников пришлось решительно отказаться.
И не только от памятования, но даже и от их различения.

Когда протестанты слышат вопросы со ссылками на эти и другие цитаты:
“А где ваши праведники, которых вы должны помнить?”, они отвечают, что не нам, грешным, судить, кто праведен пред Богом, а кто - нет. “Истинный сонм святых в настоящее время известен только Богу”.[1]
Ответ этот не более чем уклонение от ответа. Неужели ветхозаветная церковь имела способность отличить человека Божия от грешника, а Новозаветная почему-то эту способность утратила?
И это притом, что действие Духа Божия в новозаветной Церкви, несомненно, умножилось.

Поминайте наставников ваших... и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их (Евр. 13,7) - заповедует апостол.
Трудно определить, в чем выражается исполнение этой апостольской заповеди у протестантов.
Сложность для её исполнения у них возникает, во-первых, оттого, что по причине изменчивости, а если в целом, то отсутствия единого протестантского вероучения, очень трудно указать на какого-либо богослова прошлых веков как на наставника веры.

Во-вторых, проблемы возникают при воплощении главного в этой заповеди: подражайте вере их.
Под верой ап. Павел подразумевает, естественно, не набор догматических истин и не уверенность в себе, а духовное устроение наставника достойное подражания.

Тот же апостол указывает и на плоды духа, приличествующие христианину: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5,22-23).
Поиск таких наставников весьма затруднителен.
Дело в том, что у протестантов не принято делать акцент на духовности проповедника.
Замечательны лишь выдающиеся публицисты, писатели и “комбайны” типа Билли Грэма.[2]
Успех проповеди здесь принято ценить выше одухотворенности души проповедника.
Отсутствие собственных “духовников” породило во многих направлениях протестантизма (особенно за последние годы) уважение, симпатию или даже полное признание истинности духовного опыта православных святых.
Примечательно в этом явлении то, что духовный опыт, к примеру, Серафима Саровского и Сергия Радонежского признается истинно христианским, тогда как Церковь, внутри которой он совершается, нарекается безблагодатной.
А догматы, которыми он обрамляется, однозначно оцениваются как еретические.

У отрицания молитвенного призывания святых есть не только историческая, но и нравственная причина.
То, как католики объясняют и практикуют обращение к святым, вызывает нарекание и со стороны православного богословия.
Святые, как обладатели сверхдолжных заслуг, становились поистине промежуточными духами, могущими за свои заслуги купить благоволение Божие.
Как тут не возмутиться?!
Как верно резюмирует Л. Беркхов, при католическом взгляде на молитвенное призывание святых,
“возрастающая практика поклонения святым и зависимость от ходатайств святых, и особенно Девы Марии, оказалась вредной для духовной концепции спасения. Она привела к внешней обрядности и упованию на дела человека. За всем этим стояла идея, что у святых были сверхзаслуги, которые они могли просто передать другим”.[3]
Были и нравственные аргументы, указывавшие на необходимость реформ католицизма в этой ветви богословия.

Итак, от выяснения причин принятия реформаторами такого радикального догмата перейдем к обсуждению его несостоятельности.
Прежде всего, несколько слов о самой терминологии.
Что означает “молитвенное призывание” святого?
Может ли молитва быть обращена к кому-либо кроме одного Бога?
Чтобы ответить на этот часто задаваемый вопрос, необходимо обратить внимание на то, что же такое, собственно, молитва?
Действительно ли она столь специфична, что не применима ни к кому кроме Вседержителя?

Во-первых, даже простой этимологический анализ слова “молиться” позволяет нам применять этот глагол не только по отношению к Богу. “Молить”, “умолять” и т.д. конечно можно и человека.
Во-вторых, в Писании молитва часто называется просьбой:
Чего ни пожелаете, просите, и будет вам... Истинно, истинно говорю вам: о чём ни попросите Отца во имя Моё, даст вам. Доныне вы ничего не просили во имя Моё. Просите и получите (Мф. 21,22; Ин. 15,7; 16,23-24; Лк. 16,27; Мк. 11,24; Рим. 1,10; 1Ин.5,15; Иак. 1,5-6 и т.п.).
И если молитву мы назовём просто прошением, то этот вопрос разрешится сам собой.

Итак, просить можно человека?
Безусловно. Слава и честь и мир всякому, делающему доброе (Рим. 2,10). А значит и хвалу можно адресовать не только Сотворившему небо и землю, но и всем тем, кому мы признательны.
Следовательно, заключить это рассуждение можно так: если кто-либо считает непозволительным обращаться с молитвой к святым, то пусть обращается к ним с просьбой!
В Православной Церкви не мыслят так о святых, будто у них есть бурдюки с накопленной ими благодатью.
И что наша задача их умолить, чтобы они отлили и на нас сколько-нибудь из их запасов.
Главный вопрос: почему протестанты исключают святых[4] из Церкви Христовой?
Откуда такая глубокая непреодолимая стена между Церковью земной и небесной?
Принимая христианство, мы не просто начинаем верить в бытие Бога, Его святых и ангелов.

Мы входим в реальное общение с ними.
Мы приступили ко граду Бога Живаго, к небесному Иерусалиму и тьмам ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев... и к духам праведников, достигших совершенства (Евр. 12,22-23.).
А, приступив, не соединились ли? Бог положил всё небесное и земное соединить под Главою - Христом (Еф. 1,10).
Итак, Церковь земная и небесная есть одно Тело, Глава которого - Христос (Еф. 4,15), дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге (1Кор. 12,25).
Мы - одно Тело!
Какая связь может быть теснее?! Не заботятся ли руки о ногах и т.д.?

Вышний Иерусалим ... он - матерь всем нам (Гал. 4,26).
А ведь граждане одного города, когда увидят своих сограждан в какой-либо беде, тотчас по зову их помогают, чем могут.
Может быть, так не принято поступать у протестантов?
Нет же, баптисты помогают друг другу! И даже молятся друг за друга, не взирая на многие трудности, которые приходится преодолевать, чтобы помочь или делом или молитвой.
Молятся по слову апостолов, но почему-то самим апостолам в этом отказывают.

Ситуация парадоксальна.
Во дни земной жизни апостолы подвизаясь ради Господа, любили ближних по слову Господню и потому молились за братьев своих во Христе.
Но вот исполнилось желание апостола разрешиться и быть со Христом (Флп. 1,22), выйти из тела и водвориться у Господа (2Кор. 2,.
И те, кто ещё недавно, желая выразить свою любовь к братьям, писали: мы... не перестаем молиться о вас (Кол. 1,, неужели, оставив тело, потеряли и ту любовь во Христе Иисусе, о которой и сами писали, что она никогда не перестает (1Кор. 13,?

Взаимная молитва есть проявление взаимной христианской любви и попечения.
Вот в эту-то взаимность между земной Церковью и небесной не верят протестантские богословы.
Вслед за ними отрицают очевидное и все, кто им доверяют.
Иосиф, разлучившись со своими братьями, но сохранив любовь к ним, не оставил их одних в бедствии. Возвеличенный фараоном (Быт. 41,40), он не стал блаженствовать один, забыв о братьях своих, как думают о святых апостолах протестанты.[5]

Почти все протестантские доводы, отметающие ходатайства святых как ненужные, отметают и ходатайства живых за живых.
Например, если протестант молится один на один с Богом и поэтому ему не нужны никакие ходатайства и молитвы святых апостолов и праведников, пребывающих со Христом, то с какой стати ему нужны молитвы грешных собратьев?
Если из числа молящихся за ненадобностью исключаются прославленные избранники Христовы, то молитвы грешников зачем понадобились?

Искусственна та догматика, которая насилует благие религиозные чувства. Если у верующего появляется желание поделиться молитвенным расположением и позвать братьев на молитву – это христианское чувство? Почему же эта здоровая интуиция должна быть подавлена когда она простирается на пребывающих не в гадательном (1Кор. 13,12), а непосредственном общении с Господом?
“Как бы свято не прожил человек свою жизнь, как бы достойна не была б его кончина, перед Богом он имеет не больший вес, чем любой другой грешник”[6] - считает С.В. Санников.

Пусть так. Пусть святой “имеет пред Богом тот же вес”, что и грешник.
Тогда и звать его на молитву нужно на равных с земным грешником!
На практике же получается, что для баптистов святые пред Богом имеют меньший вес, чем земные грешники.

Аналог: у меня беда, нужна молитвенная поддержка.
Звоню брату во Христе Павлу. То, что я ему говорю, вкратце звучит так: “дорогой Павел, моли Бога о мне!” и это не грех.
Но как только речь заходит о святых – всё наоборот. Почему же грехом считается с тою же просьбой и теми же словами обратиться к таким же братьям во Христе?
Или они уже нам не братья? Или не во Христе?
Из того, что “угодники и угодницы не искупляли нас, грешников, своею смертью”,[7] вовсе не следует, что они не могут помолиться о нас.
Ведь молились же они при жизни, не искупляя нас!

В Православии молитвенное призывание святых основывается на том, что они такие же люди.
И мы просим их о том же, о чём и других людей имеющих свободную молитву.
Иными словами: мы не творим ничего особенного, ничего принципиально нового.
Особенными и даже чудесными являются плоды молитвенного единства со святыми, но сами просьбы и характер взаимоотношений остаётся тот же.

Корень дискуссий вокруг “молитв святым” по отношению к Православию надуман.
Сама постановка темы неверна.
Вопрос не в том, кому мы молимся, а с кем мы молимся?!
Пред нами не возникает дилеммы кому молиться: Богу, Богородице, Ангелу или святому.
Мы молимся Богу, вопрос только: с кем?
Вот поле Православно-протестантского диалога!
Стоит ли включать святых в свой круг молитвенников? Кто будет моим со-молитвенником в моих нуждах?
Родственники, друзья, братья из общины... Кто ещё?
Если это всё, то почему?
Позволим ли мы апостолу Павлу помолиться с нами и о нас?
Из его жизни явствует, что для него это естественно, почему же для нас это должно быть мерзко?
Если мы желаем молиться в духе апостольском, то не лучше ли подвизаться в этом вместе с апостолами?

Как видим, протестантское ограничение круга молящихся выглядит крайне искусственно.
Как если бы кто-то делал такое ограничение, например, по национальному признаку: (со всеми молись, с французами не смей!), то непременно родилось бы законное недоумение: “почему вдруг? они ведь такие же люди!”.
Именно так на фоне общей христианской нравственности выглядит и этот протестантский запрет.

Что препятствует призывать к молитве и бестелесных святых?
То ли они, царствуя со Христом, не хотят молиться за нас? Или не могут молиться?
Или перестали любить нас, или не слышат? А может, просить их о молитве - значит оскорблять Бога и Спасителя нашего?

Слово Божие делает все эти вопросы риторическими. Молитвенное предстательство отнюдь не оскорбляет Бога, ибо его установил Он Сам, заповедуя взаимную молитву.
Оскорбил ли Христа сотник, когда не сам лично, а через посланных от него старейшин иудейских просил у Него милости (Лк. 7,3)?
И кем были те старейшины, просящие за него?
Кем были друзья, посланные им вместо себя навстречу Христу (6ст)?
Посредниками и ходатаями перед Христом.
Тем не менее, православные просят святых молиться не вместо нас, а вместе с нами.

“После смерти святые уже не принимают участия в земных делах”[8] - полагают протестанты.
Какова же причина такого безучастия? Может быть, праведников не интересуют земные события?
Это мнение неверно, ибо в “Откровении” нам открыто, что души святых мучеников, убиенных за слово Божие (Откр. 6,9) вопиют, прося у Бога отмщения.
Если мученики молят об отмщении своим убийцам, то, без сомнения, ещё более просят милости своим братьям, как об этом молил ангел: Господи Вседержителю! Доколе Ты не умилосердишься над Иерусалимом...? тогда в ответ ангелу... изрёк Господь слова благие, слова утешительные (Зах. 1,12-13).
Отрицание этого предположения представляет мучеников аморальными.

Откуда протестанты черпают такую уверенность в том, что у святых, пребывающих со Христом, совершенно отсутствует всякий интерес к нашему спасению?
Даже отъявленный грешник из притчи о богатом и Лазаре, будучи в муках, молился о спасении братьев своих (Лк. 16,28).
Тем более, что баптисты не считают притчу о богаче и Лазаре притчей, а реальностью.[9]
Не кощунственно ли делать апостолов и всех святых хуже того грешника?

На просьбу о ходатайстве пред Богом за сынов Израилевых Самуил ответил: да не будет этого со мною, чтоб отступить от Господа Бога моего, и не взывать о вас в молитве (1Цар. 7,.[10]
Итак, не молиться за ближних просто неестественно для праведника.
Для него это равносильно отступлению от Бога, не говоря уже о том, что, по слову Самуила, перестать молиться за братьев есть грех перед Господом (1Цар. 12,23).
Иуда Маккавей видел в видении Онию, умершего первосвященника, видел, что он, простирая руки, молился за весь народ иудейский. Потом явился другой муж, украшенный сединами и славою, окруженный дивным и необычайным величием.
И сказал Ония: это братолюбец, который много молился о народе и святом городе, Иеремия, пророк Божий (2Мак. 15,12-14).
Пророк Варух взывает: Господи, Вседержителю, Боже Израиля! Услышь молитву умерших Израиля! (Вар.3,4).[11]

Баптисты полагают, что “обращение с молитвами к умершим святым лишено всякого разумного основания”.[12]
А из Писания следует, что такое заявление лишено основания. Где Я, там и слуга Мой будет, - говорит Господь, следовательно, святые пребывают ныне в ещё более полном единении с Богом, чем во дни их жизни на земле.
И кто Мне служит, того почтит Отец Мой (Ин. 12,26).
Как же нам не почитать тех, кого почтил Всевышний?
А раз почитает Отец святых, то, естественно, и внемлет их молитве за согрешающих братьев.
В Библии тому примеров множество. Сказал Господь Елифазу Феманитянину: горит гнев Мой на тебя... раб Мой Иов помолится за вас, ибо только лице его Я приму, дабы не отвергнуть вас (Иов. 42..
Господь желает скорее исполнить молитву одного праведника, чем трёх грешников, на что Сам и указывает.

Согрешил Авимелех и молится Богу, и кается, и оправдывается пред ним как может, но Бог, указывая на Авраама, говорит Авимелеху: Он пророк и помолится о тебе, и ты будешь жив (Быт. 20,7).
Так Господь Сам нас учит прибегать к святым, прося их молитв. Ведь Авимелех первоначально молил Бога, как говорится, “напрямую” (Быт. 20,4-5).
Но Сам Бог повелевает ему обратиться к ходатайству праведника.
Итак, пренебрежение молитвенным соучастием праведника – небиблейская установка.

Все протестанты согласны с тем, что злые духи вполне могут воздействовать на нас.
Образы их действий могут быть различны, но суть их одна – духовно вредить христианам и тем вовлечь их в соучастие в их гибели.
Кто же отнял такое же естественное свойство святых духов духовно помогать братьям (молитвой) и тем соучаствовать их спасению?
Бесы действенно желают нашей гибели, неужели святые не имеют действенного желания помочь нашему спасению?
Неужто Бог, попускающий злые дела и нашёптывания злым творениям, не попустит и добрые - добрым?
Каков же должен быть нравственный облик Бога при таком взгляде на Его Промысл?

Апостолы часто называли себя отцами (1Кор. 4,15), а верующих - своими духовными детьми (Флм. 10; Гал. 4,19; 3Ин. 4; 1Ин. 2,1,18; 1Тим. 1,18; 2Тим. 2,1; Тит. 1,4).
Протестанты, отнимая у них право называться отцами, отказывают им и в отцовском чувстве.
Вполне понятна неприязнь протестантов к папе римскому и вообще ко многим папам, которые так подходят под описание Христом фарисеев (Мф. 23,2-7; 13-16), но зачем же, зачитывая 9-й стих:
Один у вас Отец, который на небесах, заключать, что у нас и земных отцов быть не может?
Христос сказал: Нет никого, кто оставил бы дом … или отца … ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне … во сто крат более… отцов (Мк. 10,27; 30).
Один у нас Царь Небесный. Значит ли это, что и земных царей быть не должно?
Один Наставник. Один Учитель. Неужели и учить и наставлять не надо? Ладно, не называйте апостолов отцами, но разрешите им быть ими!
Тимофей как сын отцу служил апостолу Павлу (Флп. 2,22).
Почему же Павел “как отец о сыне” не помолится о нём?
И что же это за отец, который не молится о своих детях?
Или, может, святые после соединения со Христом перестают быть отцами нашими?
Что же это за благодатное соединение со Христом, которое лишь умаляет (или совсем уничтожает) в праведнике любовь к ближнему, любовь к своим детям?
Даже маловерный отец бесноватого со слезами молил Господа помочь своему беспомощному сыну (Мк. 9,24), хананеянка неотступно следовала за Христом, моля его о своей дочери (Мк. 7,25) и т.д.

Заключая главу “промежуточное состояние”, Г.К. Тиссен пишет:
“Мы приходим к выводу, что, умирая, верующий входит в присутствие Христово. Он приобретает с Господом общение, пребывает в состоянии сознательного блаженства, ожидая времени воскресения”.[13]
Православие исповедует, что в “промежуточном состоянии” святые сохранили не только сознание и разум, но и любовь.
Сочетавшись со Христом, причастившись Любви, святые не потеряли ни отцовского чувства, ни христианской, деятельной любви.
Мы верим, что мы не стали им чужими. Разве можно думать о блаженствующих ныне пастырях стада Христова, что они стали подобны свиньям, блаженствующим у переполненной лоханки, позабыв про всех и вся?
Нет, они не стали хуже тех отцов и пастырей, которые, оставаясь в теле, продолжают молиться за своих духовных чад.

Для христианского сознания чуждо предположение, что ответ праведника на прошение земного брата о его ходатайстве может быть отрицательным:
“Да нет, братец, сам молись. Я уж, слава Богу, своё отмолил!
Теперь спасайтесь как хотите, а меня не трогайте, я вам больше не молитвенник!”.
Протестантское понимание святости и блаженства с Богом, видимо, предполагает именно подобный ответ.

Бог есть любовь.
И, прежде всего, любовь к людям.
Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать свои души за братьев (1Ин. 3,16).
Нам трудно согласиться с тем, что после благодатного соединения с Богом, праведник оскопляется именно в этом чувстве (любовь к братьям).
Что же, причастие Богу не умножает любовь, а ущемляет её?!
Если так, то, соединение со Всесовершенным является не иначе, как ущербным для души праведника.
Но ведь это полный абсурд!
Тем более что сами протестанты согласны с тем, что любовь к ближнему проистекает из любви к Богу и что одно без другого немыслимо.
Кто имеет достаток..., но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце своё - как пребывает в том любовь Божия? (1Ин. 3,17; 4,20).
А посему духи праведников, достигшие совершенства, видя в нужде братьев своих меньших, не затворяют от нас сердец своих.
Наставления Христа о взаимной молитве не стали теперь для них пустым звуком.
Поэтому слова апостола Павла: мы не перестаем молиться о вас (Кол. 1,9) не стоит так решительно ставить в прошедшее время.

Разве кощунственно звучат слова Давида, поющего:
К святым Твоим, которые на земле, и к дивным Твоим - к ним все желание моё (Пс. 15,3)?
Что же изменилось после того, как эти святые переселились от земли на небо?
Так ли очерствели их души, что на радостях забыли о нас?
Или, может, мы обязаны их разлюбить за их кончину?
Если призывать других в молитву о себе при их жизни вполне благочестно, то также благочестно (при новозаветном взгляде на смерть праведников) призывать их к молитве за нас и после их теснейшего единения со Христом. Святой апостол Иаков, наставляя христиан молиться друг за друга и просить друг у друга молитв, особо отмечает, что много может усиленная молитва праведного (Иак. 5,16).

Итак, если Слово Божие учит нас обращаться к молитвам святых при их земной жизни и такое призывание святых ничуть не оскорбляет величие Господа, то почему же должно быть оскорбительным для благости Отца Небесного и для достоинства нашего Искупителя призвание святых, более полным образом соделавшихся наследниками Богу и сонаследниками Христу (Рим. 8,17)?

Библейское утверждение: Христос - един Ходатай (1Тим. 2,5), протестанты воспринимают с тем же искажением, что и: “один Отец”, “один Учитель”, “один Наставник” и один Первосвященник.
Согрешил ли ап. Павел, называя себя учителем язычников (1Тим. 2,7)? Наставляющих нас не назовём ли наставниками (Евр. 13,17)?
Учащего не назовём ли учителем?
Молящегося о нас не назовём ли ходатаем?

Да, Христос - един Ходатай искуплением и обновлением падшей природы человека.
Он - Ходатай по естеству, будучи равен Богу, соединил в Себе все небесное и земное (Еф. 1,10), стал Посредником между Богом и человеком, т.к. Он Сам есть Богочеловек.
Это качественно иное ходатайство нежели молитва к Богу.
Не следует сравнению с Христа первосвященником, которое употребляет апостол (Евр. 3-4гл), так поспешно придавать буквальное догматическое значение.
Сын равен Отцу, посему не может ходатайствовать пред Ним так, как это делают все прочие.
Отец благ и милостив не менее Сына, а посему не нуждается в умолении Сыном.
Когда желает помиловать Сын, тогда также желает миловать и Отец ибо они одно (Ин. 10,30; 5,19).
В противном случае окажется, что ходатайство Христа, находясь в одной плоскости с нашими ходатайствами друг о друге, упразднит их совершенно. Ибо чем может восполнить наш жалкий лепет всесильное ходатайство Бога?

Наши моления бессмысленны, если Христос совершает то же действие. Однако нет.
Это два совершенно различных образа действия.
Их нельзя смешивать, хотя и называются они иногда одним и тем же словом. Молитвенников-ходатаев у нас много, как пишет ап. Павел: при содействии и вашей молитвы за нас... дарованное нам по ходатайству многих (2Кор. 1,11).
Двадцать четыре старца пали пред Богом с молитвами святых (Откр. 5,.
А что есть молитвы святых, как не ходатайство за нас?
И вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки ангела пред Бога (Откр. 8,4).
Ещё раз повторюсь: не смейте помышлять, что и молитвы Христа были в той кадильнице молитвенников.
Подобное рассуждение низводит Богочеловека до простого праведника, обретшего благоволение в очах Божиих.

“Все иные посредники стали излишни с того момента, как Христос вознёсся, воссел одесную Бога Отца, чтобы ходатайствовать за нас”.[14] Видимо, так ответила бы протестантская догматика на просьбы апостолов: Умоляю вас братия... подвизаться со мною в молитвах за меня к Богу (Рим. 15,30). Братия! молитесь о нас (1Фес. 5,25; 2Фес. 3,1; Еф. 6,19; Кол. 4,2-3; Евр. 13,18).

Не стоит так нарочито путать посредничество искупления с посредничеством земным (просительным) и первым исключать последнее.
Перефразируя вышесказанное, повторюсь: если единое ходатайство Христа оттесняет моления о нас спасённых христиан, то и ходатайства спасающихся должны быть упразднены единым ходатайством Христа-Искупителя.
Ибо Христос есть Ходатай живых и мертвых.
Только спутав Искупителя с молитвенником, можно утверждать, что Ходатай-Христос делает все наши ходатайства излишними.
Да, святые “не могут претендовать на новозаветное посредничество”[15] потому, что Ходатай Нового Завета – Христос (Евр. 9,15).
Но, просить Христа не о себе, а о ближнем - это иной род ходатайства. Православные, призывая святых, ищут не посредников, а со-молитвенников.

Часто протестанты сравнивают православное почитание святых то с римским пантеоном, то с культом предков или шаманизмом, а то и просто с суеверным многобожием. “Идеализация умерших, - пишет В.И. Петренко, - судя по всему, была естественной для людей во времена расцвета Греции и Рима настолько, что иногда мёртвых считали местными героями или полубогами”.[16]

Конечно, это заключение верно, всё так и было.
Неверно лишь то, что это рассуждение включается в главу о почитании святых.
Иные видят в Православии “культ поклонения душам умерших мучеников”.[17]
Чтобы провести параллель не нужно быть богословом.
Им нужно быть для того, чтобы её доказать, обосновать, чего не сделал ни магистр богословия В.И. Петренко, ни автор “исключительного по своей ценности богословского труда”[18] П.И. Рогозин, ни многие другие указывающие на эти сходства культов.

Если протестантские богословы позволяют себе такие вольные сравнения, значит, есть необходимость напомнить азы катехизиса (пусть им будет стыдно): поклонение бывает божеское и почтительное.
“Почитая святых, как верных слуг, угодников и друзей Божиих, Святая Церковь, вместе с тем, призывает их в молитвах не как богов каких, могущих помогать нам своею собственною силою, а как предстоятелей наших пред Богом - единым Источником и Раздаятелем всех даров и милостей тварям (Иак.1,17)”.[19]
Почтительное поклонение - это поклонение образу Божию в человеке. Библейские примеры: сыны пророков поклонились Елисею до земли (4.Цар. 2,15), женщины пали пред ним же (4.Цар. 4,37).
Навуходоносор поклонился Даниилу (Дан. 2,6), Авдий поклонился Илие (3Цар. 18,7), перед Ильёй пал пятидесятник (4Цар. 1,13).[20]
Такое сугубое почтение человеку Божию оказываем и мы. Сыны Иакова поклонились Иосифу лицом до земли (Быт. 42,6), темничный страж в трепете припал к Павлу и Силе (Деян. 16,29).
Вот так, сама Библия преподносит нам примеры почтительного поклонения человеку, почтённому от Бога.
А Божеское поклонение есть служение высшему существу и подобает только Богу (Кол. 3,23-24).

П.И. Рогозин полагает, что православные “параллельно с культом поклонения мощам” (а мощам мы якобы воздаем божеские почести) развили культ поклонения святым.
В этом утверждении отсутствует какое-либо различие между образом поклонения Богу и святым.
Отсюда вывод: если протестанты называют наше поклонение святым - "божеским", то их образ поклонения Богу должен быть подобен поклонению угодникам Божиим в Православии.
И если они покланяются Христу так, как мы - святым, то они не должны считать Христа Богом, ибо мы святых богами не считаем.

Большую проблему представляет для протестантов то, что “Православие не поясняет ни природы контакта с умершими, ни понимания того, в силу чего они слышат все молитвы, с которыми к ним обращаются верующие”.[21] Видимо отсюда баптисты черпают своё убеждение в том, что никакой святой “не может слышать молитв, обращённых к нему одновременно из многих пунктов земного шара”.[22]
Иногда это звучит как “аргумент против”.[23]

Слава Богу, Царствие Божие и пребывание в Боге не состоит только из всего того, что нам знакомо и для нас постижимо.
Иначе оно было бы скучным.
А посему ответ на этот вопрос можно начать так: да, не всё возможно человеку, но всё возможно Богу (Лк. 18,27).
Святым ещё во время земной жизни давался дар от Бога познавать отстоящее как им присущее, и многие тайны сердца по благодати Божией им были ведомы. Самуил знал, что было сокровенно в сердце Саула, Елисей видел тайное мздоимство слуги своего и советы царя сирийского (1Цар. 9,5-6).

Апостол Пётр знал обман Анании (Деян. 5,3) и т.д.
Если святые здесь на земле имели такую глубину откровений, то тем совершеннее в них это действие Божие ныне, когда они пребывают во Христе полнее, чем во дни их земного бытия.
Следовательно, мысль о том, что святым на земле Бог открывал больше, чем на небе, исключается. Господь, как друг их, открывает им всё происходящее. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его, но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам всё, что слышал от Отца Моего (Ин. 15,15).

Авраам, находясь на небе, мог слышать вопль богача, несмотря на великую пропасть, отделявшую их. Авраам сказал богачу о его братьях: у них есть Моисей и пророки, пусть слушают их (Лк. 16,29), чем ясно выразил то обстоятельство, что, находясь на небе, праведники знают совершающееся на земле и после их кончины. (Откуда Авраам знал о Моисее и пророках?)
Ангелам Своим Господь открывает дела человеческие и потому бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся (Лк. 15,10).
А духи праведников, достигших совершенства (Евр. 12,23), согласно христианской антропологии (в данном случае как православной, так и баптистской), обладают не меньшей степенью богообщения, ибо они равны Ангелам и суть сыны Божии (Лк. 20,36).

Это же обстоятельство подтверждает и свидетельство св. ап. Иоанна Богослова о виденных им “душах убиенных за Слово Божие”, которые молились о правосудии Божием над живущими на земле (Откр. 6,10-11). Тот факт, что они знали о том, что “Владыка святый и истинный не судит и не мстит живущим на земле за кровь их”, не оставляет сомнений в том, что святые пребывают в ведении земных судеб и событий.
Вопрос о даровании относительного всеведения святым – это скорее вопрос о Боге, нежели о человеке.
Как при земной жизни чудеса апостола Павла не были личным свойством самого апостола, а дарованием Божественным, так следует мыслить и об этом даре.
Отрицающий подобную возможность вынужден будет отрицать и библейские чудеса прозорливости.
Как необъяснима прозорливость на земле, также непостижима она и на небе. Перечисленное выше есть дары Божии.
Во Христе мы видим: сколько человек как таковой может вместить даров (или свойств) Божиих.

Мог ли Иисус внимать отстоящему? Да!
А значит человеку это возможно настолько, насколько он приблизился к Его образу, уподобился и причастился Ему.
Эту мысль Спаситель выразил так: Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит (Ин. 14,12; Мф. 21,21-22).
К тому же, когда мы говорим о благодатном единении, то говорим о преображении самой личности человека в Боге, а не только среды её обитания.
И уже как свойство этого преображения “душа святая, соединясь с Богом, как с духовным солнцем, видит чрез посредство своего духовного солнца, освещающего всю вселенную, всех людей и нужды молящихся”.[24]

Святые молятся за всех и всегда, ибо ничуть не убавившееся чувство христианской любви и попечения подвигают праведника к самому естественному движению его души - молитве за ближних. Призывающий святого в со-молитвенники молящийся христианин соединяется с молитвой святого в едином богопоклонении.
Его молитва к Богу становится созвучной молитве святого, то есть, единодушной.
Таким образом, молитва святого о нём становится и его молитвой, богообщение святого - его богообщением.
Плоды такого соучастия в молитве и являются реальной помощью святого в нашей личной духовной жизни.

“Каждая душа должна иметь личное предстояние Христу, свой личный с Ним разговор, свою личную жизнь во Христе, и между ею и Христом в этом нет и не может быть никакого посредства, как нет его в общении евхаристическом... но личное предстояние Христу не означает её одинокости в этом. Сыны человеческие, принадлежа к единому человеческому роду, никогда не могут и не должны замыкаться в отъединении своём”.[25]

Мы приступили к торжествующему собору и церкви первенцев... и к духам праведников, достигших совершенства (Евр. 12,22-23).
Почему же в самом главном нашем делании – молитве, христианин обязан отступить от этого собора?
Молитва – это непрестанный христианский подвиг (1Фес. 5,17).
Молиться надо постоянно, а значит постоянным должно быть отсечение от Небесного Иерусалима?
Впоследствии, не слишком ли отсечённым окажется для нас этот город?

Неизбежно чужеродным окажется наше вхождение в торжествующий собор ликов ангельских и духов праведных, если при жизни мы старательно прерывали с ними даже самое касательное общение.
Вхождение в Царство Небесное должно быть вхождением к своим, искусственное прививание здесь невозможно.
Небесные и земные христиане поклоняются одному Богу, но по протестантской формулировке мы почему-то это можем делать только как бы в разных комнатах.
Только за глухой перегородкой, т.е. в состоянии крайней разобщённости между собой. Это ли Тело Христово?!
Не калекой ли оно становится при такой странной внутренней дисгармонии?

По общехристианскому учению жизнь Небесного Града должна начаться здесь на земле.
Царство Небесное – это совместное, единодушное славословие Бога. Это Царство единства и общения, а не множества добрых личностей разобщённых меж собой.
Протестанты это прекрасно понимают и свои внутрицерковные отношения строят на общинной основе.
Трагедия в том, что эту верную заповедь о внутреннем единстве Церкви они сужают до рамок земной общины.
Таким образом, профанируется само понятие о духовном родстве составляющих единое тело Церкви. “Партия” и “Церковь” - не синонимы. Нарушение органического взаимоучастия небесного и земного в Теле Христовом в большей или меньшей мере всегда приводит к упразднению Креста.
Христос соединяет в Себе всё небесное и земное (Еф. 1,10), а не просто ими обладает. Закон соединения разумных существ не предполагает ли и взаимообщения (в молитвенном соучастии в деле нашего спасения)?
Если поискать пример из жизни, то, пожалуй, безо всякого взаимообщения соединяются только “кильки” в консервной банке!
Христианская любовь есть непрестанное единство душ человеческих в Духе Божественном.
“Кто – живой член Церкви, того отсутствие немыслимо, где бы он ни был”.[26]

Иногда как веский аргумент приводится следующее соображение:
“Если даже допустить, что Сам Бог, будучи Всеслышащим и Вездесущим, слышит наши молитвы, обращенные к святым, и передает наши молитвы святым, после чего святые начинают ходатайствовать пред Ним, то и тогда разум требует, чтобы мы обращались непосредственно к Богу”.[27] Следуя требованиям разума, подвергнем этот аргумент библейскому анализу. Нетрудно убедиться, что на протяжении всего библейского повествования примеров с такой формулой богообщения достаточно много.
Рассмотрим один из них.

Моисей взошел на Синай для беседы с Богом, а тем временем Аарон вылил буйным израильтянам золотого тельца.
И вот, Господь подробно доводит до сведения Моисея всё происшедшее и Своё отношение к сему:
Я вижу народ сей, и вот народ он - жестоковыйный, итак, оставь Меня, да воспламенится гнев Мой на них, и истреблю их, и произведу многочисленный народ от тебя. Но Моисей стал умолять Господа Бога своего... И отменил Господь зло, о котором сказал, что наведет его на народ Свой (Исх. 32,9-10;14).
Итак, что же? Господь разве не знал, что Моисей станет молиться о народе своем? Разве не знал, что помилует Он Израиль по молитвам Моисея?
По логике вышеприведённого аргумента баптистов, у Бога нет того “разума”, который бы подсказал Ему помиловать израильтян и без ходатайств Моисея! (ср. Иез. 22,30).

Во-вторых, всё, что мы делаем и в нашей обыденной жизни (кроме греха) делаем по милости Божией.
Иначе говоря: благодаря тем законам, которые установил Бог.
Ибо Им создано всё... и всё Им стоит (Кол. 1,16-17).
Бог установил закон, по которому мы можем слышать друг друга на земле, Он установил возможность, благодаря которой ангелы слышат Бога и друг друга на небе.
Подобно сему Господь силен сотворить чтобы небо слышало